Наконец, когда требовалось получить от подследственного "собственные признания" для завершения следствия, в ход вступали незаконные методы воздействия, как позднее скромно назвали пытки в документах НКВД.  Они могли продолжаться несколько дней или месяцев. В результате соответствующей обработки арестованных следователи добивались необходимого результата и к уголовному делу приобщались их "признательные" собственноручные показания или протоколы допросов, начинавшиеся с "покаянной" фразы: "Я пришел к убеждению, что дальнейшее мое запирательство ни к чему не приведет и поэтому решил сознаться и дать следствию правдивые показания" или: "Я оказался политическим преступником и обманывал партию" и т. п.

    Большинство дел 1937—1938 годов начинаются с документов, в которых в расширительной форме излагалась вся "контрреволюционная" биография арестованного. В качестве "страховки" обвинения к делу приобщались машинописные многостраничные копии протоколов допросов с "признаниями" других лиц, которые проходили с обвиняемым по одному делу или когда-то были связаны с ним.

    "Собственноручными" признательные показания можно назвать лишь условно, так как они были тесно связаны с "подсказками" следователей о чем и как следует писать, а также с коррективами, которые вносились следователями после того, как текст заявления был уже написан. Инициатива "собственноручных показаний" исходила от следователей, ведущих дело.  Практически в каждом уголовном деле можно встретить от одного до десяти и более подобных "признательных" заявлений. Создание такого рода документов диктовалось необходимостью показать на суде "правильность" привлечения к следствию того или иного лица. Данное явление в исторической литературе получило определение как "соавторство" арестованных и следователей

    В условиях "упрощенности" следствия к показаниям арестованных подходили не критически. Имевшиеся у органов НКВД оперативно-следственные возможности для перепроверки сведений не использовались. Следователи ограничивались только тем, что перекрывали показания одних обвиняемых показаниями других. Очные ставки между обвиняемыми проводились формально.

    Использование "упрощенных" методов следствия во многом зависело от задач, которые ставились перед руководством органов НКВД при проведении массовых репрессий и непосредственно от руководителей УНКВД, ДТО ГУГБ НКВД и особых отделов. В Ярославском УНКВД в следственной работе был задействован весь руководящий состав управления и горрайап паратов. С санкции руководства УНКВД и начальников оперативных отделов разрешалось применять репрессивные формы допросов. А. М. Ершов неоднократно напоминал руководителям оперативных отделов, что на применение физического воздействия к арестованным имеется санкция партийного руководства. Он и другие сотрудники, бывавшие по долгу службы в Москве, рассказывали, что физическое воздействие применяется как в самом Наркомате внутренних дел, так и во многих других управлениях. В частности, указывалось на УНКВД соседней Ивановской области, где эти методы применялись систематически почти ко всем арестованным.

    Отношение самих работников органов госбезопасности к проводимым в 1937—1938 годах следственным мероприятиям было неоднозначным. Большинство активно исполняло карательные директивы и указания своих непосредственных начальников, кто-то возражал, отказывался от использования таких методов и уходил из органов. Молодые оперативные работники, пришедшие во второй половине 30-х годов из школ ГУГБ НКВД СССР в органы госбезопасности, поражались и недоумевали от того, что их обязывали делать, а именно: участвовать в незаконных методах следствия (их сажали в качестве подсменных следователей на "конвейер", заставляли корректировать протоколы собственноручных показаний обвиняемых). Многие из них отказывались от работы в органах госбезопасности и переводились в другие подразделения НКВД или увольнялись. Другие становились соучастниками произвола и насилия. Этого требовал cформировавшийся годами в ОГПУ—НКВД системный подход к разоблачению "врагов" и "контрреволюционных организаций".

    Репрессии коснулись и самих работников НКВД. Всего, по данным НКВД СССР, в органах госбезопасности было арестовано сотрудников (оперативных и неоперативных подразделений) с 1 января 1935 по 1 октября 1936 года — 7417 человек, а с 1 октября 1936 по 1 июля 1938 года — 7298 человек (из них в 1936 году — 506 человек, в 1937 году — 3679 человек и в январе — июне 1938 года — 3113 человек).

    Таким образом, за три с половиной года в системе НКВД было арестовано 14715 человек, из них в разгар массовых политических репрессий в 1937—1938 годах (по разным причинам) было репрессировано 6792 человека. Репрессии сотрудников органов госбезопасности на местах во многом зависели как от руководителей Наркомата внутренних дел, так и от непосредственных начальников территориальных управлений.