Техника политического
розыска на рубеже
ХIХ—XX веков

Автор-доктор ист.наук А. Г. Чукарев.

Филерское наблюдение

     Политический розыск в начале ХХ века намного усовершенствовался. Если при Николае I в арсенал тайной полиции прочно вошли тайная агентура и перлюстрация, то новым методом наблюдения с 70-годов XIX века в связи с народническим движением стало филерское наблюдение, то есть слежка за неблагонадежным лицом особыми агентами, специально подготовленными для этой цели. Подобных сыщиков называли филерами (от немецкого слова — следовать), или агентами наружного наблюдения. Революционеры часто называли их "шпиками". Высокой степени филерское искусство достигло уже к 90-м годам ХIХ века.

    Пионером данного вида розыска явилось Московское охранное отделение. Филеры его буквально по пятам следовали за подозреваемыми в крамоле интеллигентами и рабочими, выявляли их встречи с людьми, интересующими Охранное отделение, дома и квартиры, в которых они встречались. Штаты филеров постоянно расширялись. Сыщики действовали не только в столичных городах, но и в провинции. Еще в 1894 году для борьбы с крамолой при Московской охранке формируется "летучий отряд" филеров.

    Целью его являлось наблюдение за лицами, обратившими на себя внимание политической неблагонадежностью. Возглавил его лучший московский филер Е. П. Медников, уроженец Ярославской губернии, Рыбинского уезда, ставший позднее одним из самых знаменитых сыщиков империи по политическим делам.

    К 1903 году "летучий отряд" насчитывал более 20 филеров. На его содержание — зарплату агентам, командированным в различные города и губернии, проездные, квартирные, суточные — расходовалось почти 38 тысяч рублей в год.

    Филерская служба требовала высокой расторопности, сообразительности, выдержки, находчивости и самоотверженности. Поэтому в нее принимался далеко не каждый, кто хотел бы стать сыщиком. Проверенная многолетней практикой инструкция рекомендовала набирать в штат агентов наружного наблюдения в основном отставных унтер-офицеров и отслуживших свой срок солдат не старше 30 лет, особо преданных самодержавию, как правило, православных, лиц не польской и не еврейской национальности.

    "Филер, — говорилось в инструкции,  — должен быть политически, нравственно благонадежным, развитым, сообразительным, крепкого здоровья, с хорошим зрением и слухом, с внешностью, которая не давала бы ему возможности выделяться из толпы, устраняла бы его запоминание наблюдаемым".

    Кандидата в филеры подвергали идеологической обработке. Ему объясняли, кто такой "государственный преступник", "революционер", как и какими средствами последние хотят добиться изменения государственного порядка, установленного Богом и законами, "доказывали" несостоятельность доктрины революционных пapтий. Затем зачисленного в агенты приводили к присяге "на верность службе". Только после этого он приступал к учебе по специальности.

     Филер детально изучал город, его улицы, сады, парки, проходные дворы, районы, где расположены предприятия, пивные, трактиры, расписание поездов, трамвайные маршруты, учебные заведения, форму студентов и учащихся гимназий, реальных училищ и т. д. И лишь после строгого выпускного экзамена под руководством более опытного агента наружного наблюдения его выпускали на службу, давая на первый случай малоответственные поручения.

    Все увиденное в ходе слежки за подозрительным лицом филер заносил в дневничок наружного наблюдения. Каждая запись должна была быть точной, сведения перепроверялись через других агентов. Подобная взаимопроверка практиковалась часто, позволяя начальству добиваться строгого несения службы филерами.

    Чтобы не вызвать подозрения со стороны соседей по дому, где проживал филер, он числился либо служащим на железной дороге, либо приказчиком какой-нибудь торговой фирмы, чтобы частые его отлучки из дома были оправданны. В крайнем случае он выдавал себя за городового или стpaжника. Укaзaнныx должностей он не выполнял и прикомандировывался к охранному отделению или жандармскому управлению.

    На службе филеры часто выступали под видом торговцев, коробейников, извозчиков. Наиболее опытные из них по своей способности к конспирации, умению найти выход из казавшихся безвыходными положений не уступали профессиональным революционерам.

    Сопровождая революционеров в другие города и края, агенты наружного наблюдения сообщали своему начальству шифрованными телеграммами о ходе розыска. Это хорошо видно из документов Ярославского охранного отделения. Приводим некоторые из сообщений, пришедших в адрес местных жандармов из Вильно: "Доложите пану, чтобы наших приказчиков послать в Вологду. Попов". Под "паном" здесь имеется в виду, очевидно, начальник охранки, а под "приказчиками" — филеры.

    Телеграмма из Москвы от 26 октября 1907 года: "Ярославль. Губернское жандармское управление. Ротмистру Гинсбургу. Благоволите переданного Парадного не ликвидировать (не арестовывать. — Авт.), но держать под строгим наблюдением. Командирую двух филеров для совместной работы. Проследку (дневники наружного наблюдения. — Авт.) высылать ежедневно. Номер 1310. Подполковник Коттен (начальник Московского охранного отделения. — Авт.)".

    Филерская телеграмма из Рыбинска от 30 июня 1908 года: "Ярославль. Варваринская, дом Груздева, Гривину (начальник охранного отделения. — Авт.): Торговлю сдал, завтра возвращаюсь. Кузнецов". А рядом сообщение из Нижнего Новгорода от 12 октября 1908 года: "Ярославль. Большая Варваринская, дом Груздева, 15, Карнееву. Пароходом Кашиной "Григорий" отправлен товар Маркина. Прошу принять. Приказчиков верните. Номер 3322. Рогов".

    Были определенные правила слежки. Сыщику при встрече с революционером рекомендовалось держаться достойно, не суетиться, не волноваться, а главное — ни в коем случае не встречаться с поднадзорным глазами. Глаза, учили агента, выдадут и сорвут наблюдение.

     Выйдя на службу, филер не только обязан был следить за взятым им под наблюдение лицом, но и дать ему кличку по внешнему виду: Гвоздь, Заклепка, 3аяц и т. д. Сыщик не должен был приближаться к нему, разговаривать с поднадзорным, должен вести себя так, чтобы никоим образом не выдать себя. Улучив момент, он заносил в книжечку номер дома, куда заходил преследуемый, сколько там пробыл, с кем встречался на улице, кому что передал или от кого что принял, какой формы и цвета сверток, какого приблизительно размера. Книжечку филер хранил пуще глаза, а заполнив ее, вечером сдавал заведующему наружным наблюдением.

     В начале ХХ века одного наружного наблюдения для обнаружения и ликвидации революционных организаций в период рабочих стачек и волнений студенчества стало недостаточно. Практика показывала, что наиболее эффективным видом осведомления является внутренняя агентура в нелегальных организациях. Филерское наблюдение давало лишь внешние факты, не освещая внутренней жизни нелегальных организаций. Совершенствование агентурной работы в розыске царской России стало серьезнейшей задачей его деятелей.


Секретная агентура

     Важность секретной агентуры в революционном лагере хорошо понимали жандармы еще в эпоху А. Х. Бенкендорфа. Однако курс на ее развертывание Департамент полиции взял только после убийства народовольцами Александра II в марте 1881 года. Одним из специалистов по вербовке осведомителей в тот период стал начальник Петербургского охранного отделения и инспектор тайной полиции Российской империи, подполковник Г. П. Судейкин. Талантливый розыскной офицер нес службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. "Война с нигилистами была для него вроде охоты со всеми сопровождающими ее элементами", — писал о нем государственный секретарь А. А. Половцов.

     Благодаря работе агентуры, положение народнических организаций стало катастрофическим. Завербованные из революционеров лица, работавшие на жандармерию, назывались на охранном языке "секретными сотрудниками", а в революционном подполье — "провокаторами". Агенты для поднятия своего престижа среди революционеров добивались признания собственных заслуг, зачастую активно участвовали в различных акциях: расклеивали листoвки, xpaнили нелегальную литературу, а иногда вынуждены были заниматься и террористической деятельностью. Но делать все это они должны были только с согласия ведущего их жандармского офицера. Если осведомитель шел на это без ведома начальства, то он считался "провокатором", но уже с жандармской точки зрения.

    В психологическом плане положение лиц, согласившихся сотрудничать с розыскными органами, было трудным. В случае ареста членов революционных групп их тоже приходилось брать под стражу. Позднее чины жандармского ведомства находили способы освобождения своих агентов, но так, чтобы не вызвать подозрений иx товарищей. Порой приходилось выпускать на свободу и часть арестованных революционеров.

    Осведомителей тайной полиции подстерегала серьезная опасность со стороны тех, кого они предавали. На II съезде РСДРП в 1903 году была принята резолюция, в которой рекомендовалось "вcем членам партии отказываться от каких бы то ни было показаний на жандармском следствии". Члены партии, сотрудничавшие с жандармскими органами, подлежали расстрелу по постановлению партийного комитета. И казнь предателей являлась не редкостью как у социалистов-революционеров, так и социал-демократов.

    В обзоре революционного движения в России за 1901—1903 годы, составленном сотрудниками Департамента полиции, отмечается, что в течение 1903 года было убито четыре секретных сотрудника жандармских органов. В специальной таблице — перечне "террористических посягательств на лиц, оказавших услуги розыскного характера" — разбирается каждый такой случай физической расправы.

    Почему же практически в любой революционной организации, группе рано или поздно появлялся осведомитель правительства? Причин было несколько. Первая состояла в том, что самодержавие было заинтересовано в "освещении" деятельности подпольных образований и не жалело на это ни времени, ни средств.

    Вторая причина в том, что та самая конспирация, которая являлась необходимым средством самозащиты нелегальных партий, как раз создавала относительно легкую возможность проникновения в подполье жандармских агентов. Скрывать свое имя, прошлое, связи, личную жизнь не могло казаться подозрительным, а часто, наоборот, служило признаком особой конспиративности. Пресловутый Е. Ф. Азеф был в глазах партии эсеров идеальным конспиратором.

    Войти в нелегальную партию было трудно. Но раз втершись в доверие, опытный секретный сотрудник быстро делал партийную карьеру и достигал "степеней известных", ибо ведомый опытным жандармским офицером он мог оказывать своей организации ценные услуги.

    В послереволюционный период, когда политическое и общественное движение стали постепенно легализовываться, а сознательные элементы рабочего класса начали сплачиваться вокруг рабочих клубов, различных профсоюзов, рабочих газет, социал-демократической фракции Государственной Думы и т. п., органы розыска направили свое внимание на эти объединения и стали внедрять в них свою агентуру. Многие агенты занимали ответственные должности в рабочих организациях, газетах, думских фракциях.

    Кто же шел в секретные сотрудники? Как правило, жандармы вербовали лиц из революционной среды, "сломавшихся" на допросах, дававших "откровенные показания". Добровольно на сотрудничество с охранкой шли крайне редко. Вербовка агентов происходила под сильным психологическим и порой физическим давлением. Широко использовались человеческие слабости: страх, корысть, зависть, месть обиженных членами своей организации. Но в практике жандармского розыска имелись и убежденные агенты: А. Е. Серебрякова, З. Жученко-Гернгросс и другие. Секретный сотрудник не считался на службе у отделения, он не был его чином, не значился по ведомостям, поступавшим в Государственный контроль. Он являлся для жандармерии человеком другого, враждебного лагеря, помогавшим правительству в его борьбе с революционерами.

    Завербовав человека, жандармы бережно оберегали тайну его сотрудничества с розыскными органами. Свои донесения он писал под псевдонимом — агентурной кличкой. В одной из своих лекций в жандармской школе С. В. Зубатов, бывший мастером вербовки и ведения агентуры, говорил молодым офицерам о том, что они должны хранить "тайну их имени так же свято, как тайну имени замужней женщины, с которой вы состоите в незаконной связи. Одно ваше неосторожное слово, неверный шаг — и человек, доверившийся вам, безвозвратно погиб".

    Насколько серьезно Департамент полиции относился к раскрытию тайны агентурного псевдонима, видно из его письма от 18 апреля 1908 года, адресованного начальнику Ярославского губернского жандармского управления: "Вследствие записки от 5 сего года апреля за N 2254, писал директор его С. Е. Виссарионов, Департамент полиции просит указать приставу 1-го стана Даниловского уезда на отсутствие всякой необходимости и неуместности обозначения в официальных переписках настоящих имен и фамилий лиц, оказывающих услуги в качестве секретных сотрудников".

    Для большей конспирации агенты иногда меняли старые псевдонимы на новые. Секретные сотрудники, несоответствовавшие предъявляемым к ним требованиям, увольнялись со службы. Департамент полиции рассылал в таких случаях в розыскные структуры уведомления: "Такой-то уволен со службы ввиду несоответствия его нравственных качеств требованиям политического розыска".

    Видов агентуры было много: рабочая, крестьянская, студенческая, железнодорожная, изобретательская, военная и т. д. Однако наиболее ценным агентом в борьбе с революционным движением являлся так называемый "партийный сотрудник", входивший в революционную организацию. Он постоянно поставлял охранной службе интересующую ее информацию и получал за это денежное вознаграждение. Часто путем арестов чины охранки помогали такому осведомителю подняться в партийные "верха", что расширяло поле его деятельности, помогало глубже освещать как свою, так и другие партийные группы.

    Категорий агентов было несколько. Имелись "боковые" сотрудники, не входившие в состав нелегальных организаций, но соприкасавшиеся с ними и дававшие сведения о них или отдельных революционерах. Были случайные агенты, так называемые "штучники", поставлявшие сведения жандармам нерегулярно и в основном малозначащую информацию

    Сберегая агентуру, жандармы не проводили ни одного мероприятия, в ходе которого мог быть раскрыт секретный сотрудник. Инструкция по вербовке строжайше запрещала встречаться с агентами в помещениях розыскных учреждений или жандармского управления. Работа с о сведомителями происходила, как правило, на специальных конспиративных квартирах.

    Среди секретных сотрудников встречались лица, которые благодаря своим способностям квалификации ведущих их жандармских офицеров десятилетиями поставляли информацию из революционной среды, не вызывая ее подозрения. Квалифицированным секретным сотрудником показала себя уже упомянутая А. Е. Серебрякова, сотрудничавшая с тайной полицией четверть века, начиная со времени "Народной воли" и до I909 года. Она была образованным человеком, закончила Высшие женские курсы, занималась переводами, писала статьи в журналы. Квартиру ее посещали видные социал-демократы, в том числе и одна из сестер В. И. Ленина. Жандармы так высоко ценили поставляемые ею сведения, что дали ей внутренний псевдоним "Мамаша".

    Не менее ценным агентом был Е. Ф. Азеф, освещавший деятельность партии эсеров. После ареста ряда лиц он возглавил в 1903 году боевую организацию этой партии и стал фактически агентом-двойником: выдавал охранке лиц, замышлявших теракты против сановных особ, и сам же участвовал в покушениях на министров внутренних дел Д. С. Сипягина, В. К. Плеве, великого князя генерал-губернатора Москвы Сергея Александровича и других видных деятелей.

    В жандармерии имелись подлинные мастера по приобретению осведомителей. К числу их относился в первую очередь С. В. Зубатов. Став начальником Московской охранки, он превратил ее в ведущую розыскную структуру России. Ввел обязательное фотографирование всех арестованных, дактилоскопию, измерение антропометрических данных, разработал совершенную систему методов наружного и внутреннего наблюдения. Российский политический сыск постепенно выходил на уровень, свойственный передовым европейским странам.

    Для контроля за революционными группами Зубатов приказывал арестовывать только их руководящие звенья, рядовых участников оставляли "на разводку". Оставшиеся революционеры вновь начинали собирать ликвидированную организацию, а когда она становилась работоспособной, по ней наносился очередной удар. Такие последовательные аресты деморализовывали революционеров, сеяли неверие в возможность подпольной работы. Лишь в исключительных случаях, когда, например, замышлялось убийство видного сановника или готовилось покушение на лиц императорской фамилии, жандармы полностью "ликвидировали" организацию. Такая система борьбы с революционным движением впоследствии была принята всеми охранными отделениями и жандармскими управлениями.

    С годами розыск становился все более совершенным. Для вербовки агентуры была разработана специальная инструкция, значительно усовершенствованная в период премьерства П. А. Столыпина. В ней утверждалось, что "секретного сотрудника, вращающегося в обследуемой среде, никто и ничто заменить не может". Инструкция гласила, что на обязанности лица, ведающего политическим розыском, лежит прежде всего приобретение и сбережение внутренней агентуры — "единственного вполне надежного средства, обеспечивающего осведомленность". Подчеркивалось, что "наружное наблюдение является лишь вспомогательным и притом весьма дорогим средством для разработки агентурных сведений и для прикрытия конспиративности агентурного источника".

    Для успешной работы лица, ведающие сыском, должны были знать историю революционного движения, программы партий, следить за революционной литературой.

    Инструкция наставляла жандармских офицеров, чтобы они руководили своими осведомителями. Отмечалось, что "секретные сотрудники должны состоять членами одной из революционных организаций (о которых они дают сведения) или по крайней мере тесно соприкасаться с серьезными деятелями таковой, так как только тогда их сведения будут ценными".

    Толково и тщательно разъяснялись способы приобретения агентуры. Офицерам рекомендовалось "постоянное общение и собеседования с арестованными по политическим преступлениям, ознакомление с такими лицами, чтобы наметить в агенты тех из них, которых можно склонить на свою сторону (слабохарактерных, недостаточно убежденных, считающих себя обиженными в организации, склонных к легкой наживе и т. п.)". Предлагалось использовать тех лиц, которые "будучи убеждены в бесполезности своей личной революционной деятельности, нуждаются в деньгах".

    Вновь принятого сотрудника, говорилось в инструкции, следует незаметно для него основательно выверить наблюдениями и "постараться поставить под перекрестную агентуру". Таким образом, правильная постановка секретной агентуры являлась первейшей обязанностью жандармских офицеров. Самой многочисленной, хорошо организованной и наиболее опытной в России розыскной структурой вплоть до Февральской революции 1917 года являлась Московское охранное отделение. По данным последней ее ведомости, в январе 1917 года 49 секретных сотрудников получили 3719 рублей. За каждое сообщение агент получал дополнительные деньги.

    Вызывает интерес общее число агентов-осведомителей в рядах революционных партий. Одни историки считают, что перед Февральской революцией по Департаменту полиции числилось 30—40 тысяч агентов. Другие источники говорят о 26 тысячах осведомителей. Однако ряд исследователей пишут всего о нескольких тысячах секретных сотрудников. По всей видимости, цифры 1,5 или 2 тысячи активных агентов наиболее достоверны, так как не противоречат свидетельствам руководителей сыска по отдельным местностям. Начальник Петербургского охранного отделения генерал А. В. Герасимов утверждал, что в столице в 1909 году было не более 120—150 секретных сотрудников. В докладе вице-директора Департамента полиции С. Е. Виссарионова говорится, что в Москве в 1912 году было 159 агентов. В крупных городах обычно насчитывалось 10—30 агентов. Наиболее опытные из них получали от Департамента полиции значительные по тем временам суммы.

    После Октябрьской революции начались судебные расправы над бывшими секретными сотрудниками. Тяжелая участь постигла и агентов Ярославского губернского жандармского управления: их осуждали на различные сроки тюремного заключения, сажали в концлагеря, применяли высшую меру наказания — расстрел. Но всю агентуру по разным причинам до конца так и не раскрыли. Урок — свято хранить тайну имени секретного сотрудника — был не забыт.


Перлюстрация

    Перлюстрация — тайное вскрытие на почте корреспонденции частных лиц для получения сведений о благонадежности, намерениях, настроениях и т. д. Вскрывались письма при почтамтах крупных городов в так называемых "черных кабинетах". В России этот вид осведомления полиции о неблагонадежных лицах практиковался со времен Екатерины II. Однако самого большого размаха вскрытие почтовых отправлений получило в конце XIX — начале XX века.

    Пo секретному указу Александра III перлюстрации подлежали письма министров, генерал-губернаторов, губернаторов, директоров департаментов, жандармских офицеров и, конечно, всех, кто подозревался в неблагонадежности. Исключение делалось лишь для царя и министра внутренних дел и то лишь в период, когда он занимал эту должность.

    Вскрываемая корреспонденция шла по двум графам: "письма по подозрению" и "письма по наблюдению". Последние перлюстрировались согласно списку адресов и лиц, составленному Департаментом полиции. Письма "по подозрению" вскрывались, главным образом, руководствуясь почерком автора на конверте. Перлюстрация давала информацию не только о конкретных лицах, но и о настроениях населения, отношении его к тем или иным событиям, развитии революционного движения в регионе.

    Как отмечал крупный чиновник Департамента полиции Л. П. Меньщиков, "охране, разумеется, шли на пользу всякие перлюстрационные указания на лиц, прикосновенных к той или другой нелегальной работе, которые не были еще известны секретной агентуре". Пользуясь такими указаниями, охранка направляла своих сотрудников на сближение с наиболее активными личностями. Благодаря перлюстрации она легче ориентировалась в массе учащейся молодежи и с большим успехом расставляла свою агентуру.

    Вскрывались конверты сухой струей пара, отклеивавшего его клапан. Аппарат изобрел чиновник Московского охранного отделения, получивший за это в награду орден Владимира четвертой степени. После снятия копии письмо приводилось в прежний вид. Деятельность "черных кабинетов" была окружена глубокой тайной. Ее едва ли не клятвенно отрицали сам Николай II и министры внутренних дел. Но царь лукавил, он любил знакомиться с выписками из чужих писем.

    Скандал по поводу "черных кабинетов" разразился в 1913 году, когда Л. П. Меньщиков опубликовал о них статью во французской прессе. Такие же разоблачительные материалы появились в сытинской либеральной газете "День" и органе буржуазной партии "прогрессистов" — "Русской молве". После этого Департамент полиции завел дело "Переписка о "черных кабинетах" и принял репрессивные меры к авторам и газетам, напечатавшим разоблачительные материалы по этой теме.

    Будучи не в состоянии отрицать перлюстрацию, но защищая честь мундира, А. И. Спиридович в своих воспоминаниях пишет о том, что корпус жандармов этой работой никогда не занимался, такая обязанность на нем не лежала. "Если же где-либо в провинции это делалось, то лишь по собственной инициативе и скрытно от начальства". В этом была известная доля истины. Как правило, перлюстрация производилась чиновниками почтового ведомства.

    Начавшаяся в 1914 году первая мировая война привела к тому, что "черные кабинеты" стали не нужны. В связи с военным положением письма теперь уже по закону могли вскрываться на любой почте, а после ознакомления с ними ставился штамп: "Проверено военной цензурой". Цензорами иностранных газет и журналов, которые также просматривались тайной службой, являлись чиновники с высшим образованием, владевшие иностранными языками. Среди них имелись выдающиеся лингвисты-полиглоты, владевшие 15—20 языками

    До самой революции 1917 года перлюстрацией в империи ведал М. Г. Мардарьев, состарившийся на своей службе и дошедший до чина действительного статского советника. Он был секретным чиновником. Знали его лишь министр внутренних дел, директор Департамента полиции и очень немногие близкие к ним лица.

    С каждым десятилетием росло число вскрытых почтовых отправлений. По официальным данным, за 1880 год было перлюстрировано только в семи крупнейших городах империи 363 253 письма и сделано 3344 выписки. К 1900 году количество выписок достигло 5430, в 1904 году — 8642, а в 1905 — превысило 10 тысяч. Содержание "черных кабинетов" обходилось казне в 200 тысяч рублей в год. Деньги отчислялись из секретного фонда "на известные его императорскому величеству употребления".

    Перлюстрировалась корреспонденция и в Ярославской губернии. Вот выписка из письма некоего Н. Унженского из Рыбинска в Москву, направленного в период отступления революции. Оно свидетельствует об отсутствии серьезного революционного движения. "Никаких организаций в городе нет, — сообщается в письме, — рабочие реакцией страшно деморализованы. Идут усиленные обыски и аресты... Всякая живая мысль задушена, задавлена... нет в Рыбинске ни собраний, ни массовок". Об этом же говорит и письмо из Ярославля от 28 января 1906 года, перехваченное полицией: "Я здесь одна. Всех порядочных и интеллигентных людей забрали. Ежедневно массовые аресты".

    Информация из писем направлялась в местные жандармские органы, но всегда без указания источника, под грифом "Из агентурных сведений". Так, 9 января 1905 года вице-директор Департамента полиции А. А. Макаров направил в Ярославль ротмистру В. М. Немчинову, заведовавшему местным охранным отделением, следующее сообщение: "Препровождая совершенно доверительно выписку из полученного агентурным путем письма на имя Т. Павлова, Департамент полиции просит выяснить о деятельности автора, его сношениях. Департамент полиции присовокупляет, что адресат — личность сомнительная, политически неблагонадежная и, по сведениям Московского охранного отделения, состоял запасным нижним чином 221 пехотного полка, выбыл за границу... 7 сентября 1904 г.".

     Филерское наблюдение, агентурные сведения и перлюстрация давали обширный материал для жандармов. По их результатам проводились обыски и аресты. Сведения, полученные оперативным путем, пополнялись показаниями арестованных. Путем сопоставления всех этих данных и дополнительных установок воспроизводилась полная картина деятельности как отдельных революционеров, так и различных революционных организаций.


 начало оглавление вперед